– Эй, Буслаев, Буслаев! Тот был важный тип, политик, сюрприз хотел шефу сделать, а это обычный таксидермист! Отдел снабжения и возиться бы с ним не стал! Он промариновал бы заказ семьдесят лет, пока эта Пуржет не отбросила бы копыта, а потом послал бы мотивированный вежливый ответ о невозможности выполнения заказа в связи с тем, что абонент недоступен.
Мефодий недоуменно моргнул.
– А откуда тогда щетки?
– Здрасьте-досвидания! А мозги нам на что? Под видом щетки Сыроежкиной он получил чью-то старую щетку с помойки – уж не знаю чью, а вместо щетки Пуржет Грызианка Припятская прислала личную щетку Вия. Конечно, мне тоже морока, зато забавно-то как! За какую ерунду человек с эйдосом готов расстаться! И ведь не он один.
И Улита снова расхохоталась, да так, что треснуло лобовое стекло, а Мамая едва не вышвырнуло с водительского сиденья.
– Эй, осторожнее! Ты это прекращай! Хаврон всегда говорил: если хочешь куда-нибудь доехать, не трогай водителя за нос и коробку передач, – предупредил Мефодий.
– Умничка твой Хаврон! Правильно мыслит! Познакомь меня как-нибудь с ним! – умилилась Улита.
– Не-а. Эдька вредный и жадный, лучше с ним не связывайся.
– Ничего. Меня это не смущает. Я девушка обеспеченная. У меня вон машина с личным шофером. Правда, Мамай? – сказала Улита.
Личный шофер, по совместительству хан Золотой Орды, сердито зарычал, вцепившись в руль, как бульдог в кость.
– Молчание – знак согласия, – воодушевилась Улита. – Ладно, ханчик, поехали! Чего стоим, кого ждем? Мы что, записались на черепашьи гонки?
Взбешенный Мамай стартовал так стремительно, что попавшаяся ему на пути урна пробила витрину в магазине. Одновременно декоративная решетка, прикрывавшая корни одного из многострадальных московских деревьев, подброшенная пробуксовавшим колесом, ударилась в стену дома и, отрикошетив точно в лобовое стекло «Роллс-Ройса», доделала то, что начала еще Улита своим ультразвуковым смехом. Край решетки остановился всего в каком-то полуметре от головы Мефа. Мамай, пыхтя, вышиб треснувшее стекло ногами и, отшвырнув решетку, вновь тяжело плюхнулся на сиденье.
– Эй, хан, ты вообще зрячий или как? Если с синьором помидором что случится, пока его эйдос не у мрака, с Арея спустят семь шкур! А меня так вообще живой закопают! – вспылила Улита.
Мефодий напрягся. Ему почудилось, что сейчас перед ним на мгновение приоткрылся занавес, но так быстро, что он не успел разглядеть, что на сцене.
– Почему? Почему с вами все это сделают? – быстро спросил он, но Улита уже спохватилась, что сгоряча сболтнула лишнего.
– Ты же у нас ценный кадр! Трудяга, молодой специалист! – неопределенно протянула она и вдруг, глядя на дорогу, завизжала: – Собака, Мамай, собака!
Лохматая дворняга со свалявшейся шерстью, полной репьев, возникла настолько кстати для Улиты, что Мефодий не усомнился: ведьма сама же и телепортировала ее на дорогу, чтобы избежать нежелательного для нее разговора.
Хан заулюлюкал. В его воспаленном, не дружившем с логикой мозгу при виде собаки замаячила серая волчья спина, петлявшая по полю, и сам он – потный, молодой, страстно визжащий, свесившийся с конской спины и уже занесший нагайку.
– Ату ее, ату, Мамай! – закричала Улита.
Погнавшись за дворнягой, которую ему во что бы то ни стало захотелось переехать, хан круто вывернул руль и оказался на пустой длинной улице. Это был заводской квартал с бетонными заборами, тянущимися по обе стороны дороги. Следом за ними в тот же проезд свернул и синий японский микроавтобус. Ни Улита, ни Мефодий не обратили на него внимания. Вцепившись в руль, как в поводья, Мамай мчался за петлявшим псом и почти нагнал его, когда дворняга, сориентировавшись, нырнула под бетонный забор.
Ветер, которому не мешало лобовое стекло, сердито бросил Мефодию в лицо горсть уличной пыли. Мефодий закашлялся. Хан резко затормозил и, выскочив из машины, заскрежетал зубами. Его горячая натура, еще больше раскалившаяся в недрах Тартара, не желала мириться с поражением. Ведьма сочувственно захлопала ресницами, и сразу же, точно по заказу, тот же лохматый пес выскочил на дорогу – только уже с противоположной стороны.
– Улита! Я знаю: это твои фокусы! Почему мрак накажет Арея, если я умру, сохранив эйдос? – сердито повторил Мефодий.
Ведьма откинулась на спинку сиденья. Собака исчезла, оставив озадаченного Мамая с носом.
– Почему то, почему сё! И зануда же ты! – передразнила Улита. – А самому подумать – склероз сломается? Кому принадлежит эйдос человека, тому принадлежат и его силы. Так? Если эйдос отдан мраку, то и силы человека, сколь бы великими они ни были, лишь крутят мельницу мрака… Ну а мы, стало быть, крайние! Эй, а там что? Клянусь дархом, это уже не мои фокусы! Мамай, нет, ты видел?
Мамай раздраженно ударил по гудку. Невзрачный синий микроавтобус, до того смирно тащившийся следом, резко пошел на обгон и, круто приняв вправо, внезапно затормозил, прижав автомобиль хана к бетонному забору.
Из микроавтобуса выскочили четверо крепких мужчин с бейсбольными битами и устремились к ним. Мефодий почувствовал, как по спине у него побежали мурашки.
– Улита, смотри! – крикнул он.
Ведьма взглянула и осталась недовольна.
– Да, ты прав! Четыре парня – и ни одного симпатичного! Куда катится человечество? С таким подорванным генофондом оно далеко не укатится! – сказала она.
– Ты что, не видишь, что у них в руках?
– А-а, ты о битах… На монтировки и биты у меня всегда была аллергия. Видишь ли, от ударов тяжелыми предметами магия, конечно, спасает, но далеко не всегда.