– Что, просто прогнала? Ничего не стала выяснять? – разочарованно спросила Даф.
Хаврон махнул рукой.
– А ты чего ожидала? Что приедут две дивизии экстрасенсов расследовать смерть попугая, оцепят район и будут выслушивать бредни трехлетнего мальчишки? Это у меня сейчас с выражением своих мыслей все в норме, а тогда слова заканчивались после второго вяканья.
– Очки… – протянула Даф, ощущая, что вот-вот вспомнит. – Птица… Затемненные очки…
– Опять двадцать пять! Пристала со своими очками! Нужны очки – застрели окулиста. Ограбь оптику! – раздраженно сказал Хаврон.
– Не в том дело. Ты сказал, что она сдернула очки. Так?
– Что он там помнит, козявка эта? – встряла Зозо. – Да, нянька все время в темных очках ходила. Даже вечером. Она говорила матери, что у нее редкое заболевание хрусталиков.
– Да уж, да уж… Знаю я таких! Профессиональная болезнь снайперов… Ничего не видят, ничего не слышат – а потом бабах: сочиняй загробную речь, – проворчал Хаврон.
Зозо дотронулась до его руки.
– Эдя, не нервничай! Ты всегда нервничаешь, когда об этом говоришь!
Хаврон швырнул карты на одеяло.
– Кто нервничает? Я? Я не нервничаю, я психую! А ты как хотела? Мне раз в месяц обязательно снится, как эта старуха смотрит на меня, сорвав очки. И знаешь что: зрачков-то у нее не было, тю-тю… Тогда-то я не мог матери объяснить, только плакал и понимал, что что-то не так. А теперь понял: НЕ БЫЛО ЗРАЧКОВ! Совершенно!
Даф быстро коснулась руки Хаврона.
– Зато были две семиугольные красные искры… Так? И они медленно вращались, как зубчатые колеса. Приковывали к себе. Ты не мог отвести взгляд. Ты ощущал себя так, как если бы это были ножи мясорубки, которые пытаются затянуть тебя внутрь. Твое сознание дробилось. Было мерзко и скверно. Тебя словно рассекли на сотни людей, каждый из которых был тебе ужасно неприятен, – подсказывая, произнесла она.
Эдя провел рукой по лицу.
– Откуда ты знаешь, как все было? – с беспокойством спросил он.
– Откуда надо – оттуда знаю, – уклончиво сказала Даф. Она нервничала, как молодой сапер, который разгреб вспаханную землю и увидел первую в своей жизни настоящую мину. – Слушай, а эта ведьма ничего тебе не говорила? Ничего не внушала? Ну вспомни, а! Ты должен вспомнить.
– Да ничего я не помню: говорила – не говорила! Стоит мне об этом подумать, голова взрывается! – огрызнулся Хаврон. – И вообще, что за допрос без повестки? Поселилась у нас: лежи – болей! Будешь приставать, я тебе банки поставлю. Трехлитровые.
– Нетушки! Не надо банок! Меня и так шарфом чуть не задушили! – отказалась Даф, отгораживаясь от Хаврона хмурым Депресняком.
Шея Даф была обмотана шарфом. Более чем странный наряд для июльской жары. Но Эдя был уверен, что лучшего лекарства от ангины в природе не существует. К тому же, в отличие от аспирина, шарф по определению был многоразового использования и за него не надо было платить, как за всякие фервексы. Это корыстный и многоопытный Хаврон тоже принял во внимание.
«Ага… – соображала Даф. – Что-то проясняется. Значится так: это семейство сталкивалось с потусторонними существами еще до рождения Мефодия. Скорее всего странная старуха была полуночная ведьма из оживленных мраком мертвецов. У них патологическая ненависть к птицам и непереносимость света. Осталось понять, что нужно было полуночной ведьме от маленького Эди двадцать пять летназад. Магических способностей у Хаврона нет и не было. Кровь полуночные ведьмы не пьют. Биовампиризм? Более вероятно, но тоже не катит. Тут что-то другое».
Тем временем Зозо отправилась на кухню и грустно вернулась, держа в одной руке заварной чайник, а в другой его блестящую крышку.
– Все плохо. В холодильнике только дурно пахнущий маргарин. Кто-нибудь хочет чай второго созыва на седьмой лени? – спросила она.
– Что, и нормальной заварки уже нет? Куда катится человечество? – фальшиво простонал Хаврон, знавший обо всем еще с утра.
Ему потребовалась всего минута, чтобы восстановить душевное равновесие и полностью выкинуть из головы все скверные мысли. Наверно, потому, что душа у него была простая и устойчивая к нравственным бурям. Эйдос прочно сидел в седле.
– А ты ее покупал? Ты вообще когда-нибудь что-нибудь в магазине покупаешь? – возмутилась Зозо.
– Нет. У меня кошелек не поднимается покупать то, что я могу даром иметь на работе, – возразил Эдя.
– Тогда приноси домой, раз у тебя там, как в Греции, все есть! – накинулась на него Зозо.
– Ну уж нет. Таскать продукты домой мне не позволяют две вещи: совесть и шеф-повар. С совестью я еще как-нибудь справлюсь, а вот вторая ухитряется совать свой нос во все дыры, несмотря на то, что весит под два центнера с гектара.
Зозо поставила заварной чайник и озабоченно посмотрела на телефон.
– Что-то Мефодий давно не звонил! – сказала она.
– Ерунда! Парню тринадцать лет! В этом возрасте уже не держатся за мамину юбку. Да я в его годы… – начал Хаврон.
– …боялся спать без света! – перебила его сестра.
Эдя тревожно оглянулся на Даф.
– Вранье! Наглое вранье! – заявил он. – Когда мне было тринадцать, я играл в шашки в детской комнате милиции. Это был единственный способ не допустить меня до серьезных преступлений!.. А как любили меня девушки! Они выстраивались в очередь, чтобы взять мой телефон.
– Остынь! Кому был нужен твой телефон? Разве что ты отдавал его вместе с аппаратом и всеми проводами… – отбрила его Зозо.
– Ты просто не помнишь. У тебя тогда была своя жизнь. Все эти прыщавые юноши, которые корчили из себя крутых и курили на лестнице! – обидчиво возразил Хаврон.