Свиток желаний - Страница 49

Когда за Эдей захлопнулась дверь, Даф потрогала оставленную на блюдце таблетку аспирина и скривилась. Таблетку она отдала Депресняку. Адский котик уплетал все подряд, включая электропроводку. Вот и сейчас, слопав таблетку вместе с блюдцем, Депресняк провел языком по тройному ряду зубов и улегся облучаться на работающий телевизор.

Даф же откинулась на подушку и стала хмуро разглядывать обои, когда-то давным-давно разрисованные ручкой и даже подписанные «Мифодей». Судя по характеру и качеству рисунков, до юного Рембрандта Мефодию было, как до Венеры пешком и дальше на перекладных.

Горло у Даф саднило. Лимфоузлы под ушами припухли. Глотать было больно. В ушах моментально начинало что-то неясно квакать, будто там уже сидела рекомендованная Хавроном жаба, ожидая, пока на нее подышат.

«Дожили, я – страж света, заболевший ангиной! Впервые в истории мироздания! Не хватало еще влюбиться, и все… полный финиш!» – думала Даф. Ей было грустно.

Она поймала Депресняка, без особых церемоний положила его себе на живот и закрыла глаза. Депресняк хрипло замурлыкал (слабонервным лучше этого не слышать).

Для Даф, да и для кота тоже, хотя он и обладал куда более развитой интуицией, осталось незамеченным, что пиджак Эди, небрежно наброшенный на спинку стула, как-то расплылся и стал нечеток, точно между ним и Дафной находилось не слишком чистое стекло.

Когда Даф уснула, чья-то тень скользнула по освещенному солнцем паркету. В комнате проявился высокий узкоплечий мужчина. Сутулясь, он сидел на стуле, который до того казался пустым, и, покусывая ноготь большого пальца, пристально разглядывал Дафну выпуклыми, в прожилках глазами. Само понятие «возраст» не удерживалось на его непримечательном лице, которое выскальзывало из памяти, как мокрое мыло из ладони. Но что-то все же запоминалось. Например, то, что лицо было очень подвижным, а углы рта вздрагивали порой, как от нервического тика, – свойство, весьма распространенное у оборотней и оборотней-полукровок. Кожа у незнакомца была сероватая, с крупными порами. Нос, некогда сломанный, – с горбинкой в верхней части, у бровей. На макушке помещалась изрядная плешь, что делало ее неуловимо похожей на старый бильярдный шар, который кто-то обклеил редкими пепельными волосами. Такие же редкие пепельные волосы, но только принявшие вид щетины, островками разбредались по физиономии.

На поясе, в металлическом кольце, висел боевой топор, плохо вязавшийся с общим обликом сутяги и крючкотвора. Древко топора было с прозеленью, а лезвие все в зазубринах. Похоже было, что оно скалится. Впрочем, в магическом мире лишь глупец стал бы судить о своем противнике по внешнему облику.

Депресняк, которого Даф и во сне продолжала прижимать к себе, открыл глаза и настороженно уставился на незнакомца. Заканчивавшийся зазубриной хвост кота подрагивал. Если бы не комбинезон, сковывавший движения крыльев, Депресняк бы уже давно полосовал когтями физиономию незваного гостя.

– Тише, глупое животное, не разбуди ее! Если она потянется к флейте – я убью ее! А так… так она поживет некоторое время… – одними губами прошептал пришлый, нацелив на Даф тонкий палец, на котором дрожал большой, похожий на каплю ртути перстень.

Депресняк перестал шипеть. То ли его заворожили переливы перстня, то ли мудрый инстинкт подсказал, что серый человек опасен и беспощаден, как Мамзелькина после жестокого похмелья. Кот застыл, однако его мелкие острые зубы щерились. Депресняк готов был броситься на серолицего, если тот сделает хотя бы шаг к Даф.

Заметив это, человек быстро вытянул руку, направив ладонь на Депресняка. Странный жидкий перстень без усилия провернулся вокруг пальца. Обтек его, как ртуть, множеством отдельных капель. Оторвавшаяся от перстня рубиновая точка устремилась к коту, скользя по незримой паутинке. Депресняк рванулся и застыл. Его лапы наполнила гулкая пустота. Сильная, с сухими связками мускулов спина одеревенела.

Незнакомец шагнул к Депресняку, присел и, развлекаясь, провел пальцем по его застывшим в оскале зубам. Депресняк следил за ним глазами, полными ненависти. Только одни зрачки еще повиновались ему. Все остальное было парализовано.

– Привет, котяра! Ничего не хочешь мне сказать? Как насчет дать лапку?

Воюя за свою жизнь, Депресняк судорожно пытался втянуть воздух.

– Значит, ничего?.. Что ж, возможно, так будет лучше. Подобных тебе я убивал некогда в Тартаре сотнями. Просто ради забавы. Были там и твари малость пострашнее: со змеиными хвостами, глазами василисков, превращающими сердце в осколки хрусталя, и десятками изрыгающих огонь глоток… Хотя, признаюсь, мне больше по душе убивать гиппогрифов, единорогов и прочих созданий света. Они так жалобно корчатся, так разбрызгивают боль, что душу мою наполняет радость. Создания тьмы в этом плане не так интересны, – просипел он.

Депресняк с усилием шевельнул передней лапой. Ему удалось сдвинуть ее всего на пару сантиметров, но незнакомца и это насторожило.

– Ого! Да ты быстро отходишь от парализующей магии, дружок! Твари гораздо сильнее тебя целую ночь не могли шевельнуть даже глазным яблоком и ожидали, пока я убью их… С чего бы это? А, ты же метис! Смешение света и тьмы приводит порой к странным результатам…

Кот сумел повернуть голову. Челюсти с треугольными зубами захлопнулись, но, к сожалению, недостаточно быстро и сильно, чтобы отхватить наглый палец.

– Через пять минут ты вновь сможешь кусаться и царапаться. Убивать же тебя, увы, сейчас нельзя. Надо спешить! – недовольно проворчал незнакомец.