Свиток желаний - Страница 50

Сунув руку под плащ, он извлек тяжелые каминные щипцы. Надев толстые перчатки, осторожно подцепил щипцами бронзовые крылья на груди у Даф. Щипцы накалились. Те их части, что соприкасались с крыльями, заалели. Жар медленно побежал по щипцам к рукояти.

– Жаль, нельзя срезать их вместе со шнурком. А шнурок… хе… вместе с головой. Если девчонка будет мертва, от оттиска ее крыльев не будет ни малейшей пользы. Если же пострадает шнурок, связь нарушится и оттиск не будет ничего стоить… – просипел он с разочарованием.

Держа одной рукой щипцы, другой он ловко положил на грудь Дафны узкий свиток и, распрямив его, коснулся крыльями нижнего края. По свитку пробежала легкая, едва различимая рябь. Ухмыльнувшись, обладатель переливчатого перстня отпустил крылья Дафны и убрал щипцы. Затем настал черед свитка, который отправился в его широкий рукав.

– Оттиск есть. С девчонкой, кажется, все… Хотя нет, еще деталь! Удачно все же, что мне удалось обвести вокруг пальца ее лопуха-хранителя, – деловито пробормотал он.

Серолицый поднял руку к лицу и совсем слабо, точно это была свеча, которую он боялся погасить, подул на свой дрожащий перстень. Маленькая, почти неразличимая красная искра скользнула по воздуху к спящей Даф и, коснувшись шнурка, на котором висели ее крылья, застыла на нем едва приметным узелком.

– Просто узел… Не думаю, что он кого-то насторожит. Разумеется, во многом знании многие скорби, но я предпочитаю знать все. Особенно то, что происходит в конторе Арея… До встречи, Арей и… Мефодий! – прошептал он.

Незнакомец скатал свою тень, точно старую мешковину, начертил на полу круг и шагнул в него. В следующую секунду загадочная личность, появившаяся из ниоткуда, отбыла в никуда.

* * *

Проснувшись утром, Мефодий с тоской вспомнил, что сегодня пятница – а такие дни у стражей мрака всегда выдаются особенно хлопотными. Еще вчера, в четверг, он, помнится, безрадостно подумал, что назавтра предстоит много глупейшей суеты.

Не ожидая ничего хорошего, он отправился в офис, у входа в который уже толпилась очередь из суккубов. В обществе себе подобных суккубы были скучны. Никого не обольщали, ни с кем не заигрывали. Их потные ладошки с беспокойством сжимали бумажонки на продление земных регистраций.

Когда Мефодий протискивался между ними, суккубы норовили ухватить его за рукав, умоляя принять их без очереди. Один суккуб, неприятный развязный тип с коротким ежиком высветленных волос, повис у Мефа на шее и стал сюсюкать.

Зная, что иным способом от него не отделаться, Мефодий сказал ему деревянным голосом: «Не положено, гражданинчик! Lux in tenebris! Deo juvante!» – и получил неземное наслаждение, наблюдая, как наглец сдулся и зловонной лужицей впитался в трещину в асфальте. Спустя какое-то время суккуб вернулся уже из другой щели, серенький, подавленный, и стал униженно просить прощения. При этом он добровольно и со всего размаху «бил челом» о стену дома.

Остальные суккубы, видя, какая судьба постигла их товарища, с писком кинулись в разные стороны, и дальше Мефодий шел уже, как по широкому коридору. Формуле света, которую он только что применил, Мефодия научила Даф. Он услышал, как однажды она успешно произнесла ее, отгоняя вконец доставшего ее комиссионера.

Теперь Мефодий опасался, что ему с Даф влетит от Арея, если суккубы наябедничают. А они стопудово сделают это, если сумеют просунуть свои рыльца в начальственный кабинет. Улита-то, само собой, не выдаст. Пересказывать жалобы не в ее привычках.

Мефодий вошел, покосившись на руну. Улита была в приемной не одна. Рядом сидела Мамзелькина и ржавым, но острым ножичком очиняла гусиные перья. Никто не умел делать это с таким совершенством, как Аида Плаховна. Она буквально чувствовала каждое перо и необходимую для него форму среза. «Дельце, изволите видеть, нехитрое. Примерно тем же движением эйдос отделяется от тела!» – доброжелательно поясняла она.

– Привет! – поздоровался Буслаев.

– О Мефодий, дорогуша! И ты здесь, родимый! Сто могил, сто трупов! Сбор всем погибшим частям! – приветствовала она Буслаева.

– Лучше уж «сто лет, сто зим», – поправила Улита.

– И, милая, за сто-то лет могилочек поболе будет, – ласково отвечала Мамзелькина.

Улита писала что-то на пергаменте черной злодейской кровью. Эту кровь, в отличие от земной донорской, используемой для рутинных записей, не закупали у Дурнева, а специально доставляли из геенны огненной для заполнения бумаг, шедших в Канцелярию горбуну Лигулу.

Улита подняла голову и посмотрела на Мефодия.

– Аида Плаховна, мне мерещится или наш красавчик в хорошем настроении? С чего бы это?

Мамзелькина понимающе осклабилась:

– Шалит солнце наше ясное. Суккубов тут формулами света разгоняет, понимаешь…

Мефодий с тревогой покосился на дверь кабинета Арея. Аида уже знала. Значит, не исключено, что и шеф был в курсе.

– Формулы света? А у меня бы не сработали. Без эйдоса бесполезно и произносить, – не без грусти сказала Улита.

– А чужие эйдосы? У тебя же есть в дархе? Разве они не… – начал Меф.

Улита качнула серебряную сосульку у себя на груди.

– Что чужие? Они дают мне силы для магии, не более. Сотни чужих эйдосов не заменят одного своего. Иначе стражи мрака не были бы такими озлобленными, – сказала она спокойно.

Мамзелькина перестала точить перья и внимательно посмотрела на Улиту:

– Что-то ты сегодня какая-то не такая! Смотри, услышит кто, – предупредила она.

– Я в отключке, – сказала Улита и вновь уткнулась в бумаги.

– Что это ты загрустила, милая?

– Да вот вспомнилось тут. Встречалась я как-то с юношей. Шоколадный юноша – натурально шоколадный. Пальцы шоколадные, волосы, уши, руки, ноги – все целиком из шоколада. Такая душа, такое сердце, такой ум – просто блин что такое! Но тоже чистый шоколад! И ему перед свиданием голову отъели, представляете себе такое?